I. Пространство самоопределения
Что же Бог думает о ней в вечности? Россия апофатическая и катафатическая.
Следуя старой русской традиции, надлежит, приступая к размышлениям, прежде всего процитировать классиков. По частоте цитирования ныне все рекорды бьет известная фраза из «Русской идеи» Владимира Соловьева: «Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, а то, что Бог думает о ней в вечности». Но ритуально уважив Маркса или Бердяева, национальные идеологи (в русле все той же традиции) далее шествуют самобытным путем, в лучшем случае никак не соотносясь с цитированной идеей, а в типичном — грубо ей противореча.
Если вдуматься в смысл утверждения Вл. Соловьева, получается, что любой богобоязненный человек, обращаясь к загадке русской идеи, должен хорошенько подумать, прежде чем вываливать на головы читателей очередной короб банальностей по поводу общинности, соборности, монархии, демократии, прав, рынка и проч. Тем более что далее в цитируемой работе Соловьев определяет типичный плод раздумий «о себе во времени» как «фальсифицированный продукт, называемый общественным мнением».
Ребенок, играя, может воображать себя то продавцом, то космонавтом, и это стоит рассматривать как один из факторов его самоопределения. Но подлинный акт самоопределения содержится в вопле «Мама, мама!», с которым звездоплаватель вцепляется в материнский подол при появлении малейших проблем по курсу его полета.
По крайней мере мы должны учесть существование двух подходов — апофатического и катафатического — в раздумьях о том, что есть Бог или, в данном случае, одна из мыслей Бога (для нас это вещи равновеликие). Что я имею в виду, говоря здесь об апофатическом подходе? Мы, конечно же, понимаем, что не в силах постичь ни Бога как такового, ни мыслей Бога о России, а можем давать только некие негативные определения (идея нации не есть ни то, ни это и ни это...), обозначая для себя и отсекая наиболее тривиальные, банальные и уже тем самым греховные ходы мысли. Катафатический подход возник несколько позже. Гегель писал, что Господь не просто открылся нам — с тех пор, как Он открылся, сознательное и систематическое усилие понять, в чем смысл Откровения, является нашим долгом. И катафатическое богословие стремится хоть как-то, пусть на уровне аналогий и образов, высказать позитивные утверждения относительно качеств и мыслей Бога. По какому из этих путей нам идти, если идти?
Авторы, что проходят не обернувшись мимо вызова, скрытого в этой приевшейся цитате, тем самым себя уже достаточно определили.
Существуют ли специалисты-предметники по русской идее?
Недавно я попал на одно обсуждение, где присутствовали несколько официально утвержденных специалистов-предметников по русской идее. И когда Юрий Милюков стал высказывать довольно интересные мысли относительно американской идеи, один из них сурово заметил, что он — сотрудник Института США и Канады и посему просит в его присутствии никаких дилетантских соображений на сей предмет не высказывать. У меня так и просилась на язык вечная формула Сталина: «Знать вождя и спать с вождем — не одно и то же»...
Можно биться лбом о предмет сто и тысячу лет — но идея предмета в нем самом не содержится. Идея вообще не опредмечивается. Эту истину хорошо понимал Винни Пух. Когда его попросили написать песенку, он заметил про себя: «Но это не так просто. Ведь поэзия это не такая вещь, которую вы находите, это вещь, которая находит вас. И все, что вы можете сделать, — это пойти туда, где вас могут найти».
Лепка или высекание? В поисках идеи-монолита.
Любую вещь, будь то штаны, организация или «самоопределение», можно сделать двумя способами — «лепкой» или «высеканием». Либо вы лепите эту вещь из того, что подворачивается под руку (хватаете предметы, склеиваете их, свинчиваете шурупами, связываете веревками), либо вы берете некий монолит и ведете себя, как скульптор: путем отсекания от монолита каких-то частей (не то чтобы лишних, может, даже очень полезных, но не имеющих отношения к тому, что хочется получить) шаг за шагом формируете ту вещь, к которой стремитесь.
Путь высекания соединяет в себе преимущества и апофатического, и катафатического подходов. Я попытаюсь очертить контуры русского самоопределения путем высекания. Для начала нам нужно понять природу и структуру исходного монолита; потом взять за основу не весь этот монолит (на основании вышесказанного очевидно, что это не под силу человеку), а какое-то прилегающее к нам, доступное нашему разумению подпространство сегодняшнего самоопределения и двинуться путем культурным — путем высекания. Т.е. накладывать некие ограничения, или конкретизирующие уточнения, или, если угодно, аксиомы, которые способны выделить «русское самоопределение» среди прочих.
На таком пути центральным вопросом становится поиск идеи монолита.
Итак, в первом разделе я хотел бы показать, какой представляется идея монолита, внутри которого, подобно невидимой пока никому, кроме скульптора, фигуре, скрыто «русское самоопределение» (и в качестве некоторой его части «русская идея»).
Россия: самобытный индивид или неизвестный вид?
Во-первых, когда говорят о самобытности России, сразу возникает вопрос: что имеется в виду?
То ли Россия — индивид, не имеющий ни семейства, ни рода, аналогов которому просто нет нигде среди всего, что было, есть и будет под небом (стран, народов, этносов, социальных институтов).
То ли речь идет о том, что Россия — некий индивид, который может быть не только не самобытным, но вообще даже стандартным и клонированным, просто «биологический вид» этого индивида нам неизвестен. Само собой, когда мы видим единственную особь, принадлежащую к виду, пока нам неизвестному, она кажется необычайно самобытной. Но если бы их прилетела целая стая или прибежало стадо, мы сразу поняли бы, что в ней не так-то много самобытного.
Может, Россия — представитель неизученного или неизвестного ранее вида? Такая позиция гораздо плодотворнее. По крайней мере она дает нам шанс использовать элементы научного мышления и вообще остаться в культуре. Путь поиска монолита для высекания аналогичен пути определения вида.
Идея-роль против идеи-амплуа. Россия как судьба и как дарование.
Во-вторых, когда говорят про идею, возникает вопрос, который, несмотря на свою очевидность, почему-то очень редко задается: идея понимается как «вещь в себе», как образ, замкнутый на собственный прообраз по типу отражения в зеркале, — или это миссия, то есть обращенная вовне роль?
В первом случае идея есть некий «духовный образ России» (словосочетание, произносимое голосом Патриарха в заставке к известной телепрограмме «Итоги»). Тогда довольно понятно, что с ней делать: просмотреть, выключить телевизор и с чувством глубокого удовлетворения лечь спать.
Если же идея — это миссия, значит, она подразумевает, что нам предстоит совершить нечто вполне определенное по отношению к другим народам, к истории, даже к Богу — не в пустоте же галактической нам самоопределяться и самореализовываться! Мы ведь не одни у Господа. Если идея напоминает роль в спектакле, в таком случае мы, прежде чем зубрить роль, должны хотя бы краем глаза заглянуть в сценарий. Здесь я вижу три естественных шага.
Во-первых, нужно посмотреть, какие роли вообще существуют в этом спектакле; далее, какие новые роли еще просто не выявлены: есть ли среди действующих лиц герои, пока еще не появившиеся на сцене? Действительно ли (еще одна трактовка известной статьи Фукуямы) все актеры, которые могли, на сцену уже вышли, все ключевые монологи уже произнесены и остается всем, включая Скалозуба, работать над собой, дабы уподобиться Чацкому? Или же в этом спектакле есть еще несколько действий, выйдут новые герои, выскажут новые идеи?
Далее, есть ли в труппе вакансии? Или же все ставки заняты, кандидаты на новые роли известны и спектакль уже не нуждается в нашем участии? Если вакансий нет — нет вопросов и нет места для русской и какой бы то ни было еще новой идеи.
Наконец, если окажется, что есть не только новые роли в мировом спектакле, но и вакантные места в труппе, тогда надо выяснять, имеем ли мы — как актеры — какое-нибудь подходящее амплуа. Актеры бывают «характерные» или универсальные, они в разной степени наделены талантом, обладают различным жизненным и сценическим опытом, а также характеризуются определенным полом, возрастом, внешними данными и физическими кондициями. У нас громовой бас, и соответственно мы выходим на сцену, тяжело топая, — либо можем незаметно прошмыгнуть по ней? Согласимся ли мы изображать за сценой «вой ветра в трубе», или будем претендовать на главную роль?
Все эти банальности говорятся к тому, чтобы напомнить: попытки рассуждать о самоопределении, не выходя за собственные рамки, довольно смешны. Путем «интроспекции» или «самопознания» установить свою роль или миссию невозможно.
Существует объемлющий Россию мировой спектакль. Из его рамок она не выйдет, ибо не является режиссером, но внутри него имеет свою актерскую судьбу. С другой стороны, культура может быть наделена большим или меньшим даром, который позволит ей с блеском исполнить (либо провалить) русскую роль.
Вертикаль и горизонталь человеческого самоопределения. Россия имманентная и трансцендентная. Россия реальная и номинальная.
Несколько слов, касающихся координатной системы самоопределения. Они вполне будут понятны только тем, кто имел возможность и желание просмотреть книгу «Смысл». Ниже я постараюсь просто намекать на некоторое содержание.
У каждого акта самоопределения есть некая вертикаль и горизонталь. Если мы представим самих себя как пульсирующую точку в универсуме[2], то вертикаль — это синхронный срез, т.е. некоторое множество сосуществующих форм самоопределения, а горизонталь — диахронный срез, т.е. некоторая последовательность форм воплощения нашего самоопределения во времени.
Текущее самоопределение в этом смысле является пограничным состоянием, длящимся процессом решения некоторой осознанной проблемы. Ниже этой границы находятся все уже решенные проблемы, состоявшиеся формы самоопределения. Выше — открытые, проблемные сферы, служащие постоянным источником неопределенности, с которой пока не удается справиться. Предположим, в настоящий момент я самоопределяюсь как владелец недвижимости или квартиросъемщик в проблемной ситуации назревшего жилищного вопроса. При этом я являюсь инженером (результат самоопределения в области профориентации), членом КПРФ (политическое самоопределение), болельщиком «Спартака», гетеросексуалом, владельцем ВАЗ-2105 и т.п. — все это сосуществующие, имманентные формы моей определенности. Одновременно я стремлюсь стать участником рынка ценных бумаг, хочу сориентироваться в стремительно разрастающемся мире мультимедиа и компьютерных сетей, пытаюсь средствами официальной и нетрадиционной медицины как-то решить проблемы со здоровьем, ищу свой путь в вопросах веры и церкви... Но ни в одной из указанных четырех сфер мне не удается овладеть потоком неопределенности, зафиксировать свое положение в качестве субъекта: эти и другие сферы являются трансцендентными сферами моего самоопределения.
Одновременно квартирная проблема имеет и свою хронологическую горизонталь. Понятно, что отчаянные попытки как-то ее решить предпринимались давно, но все предшествующие формы жилищного самоопределения были номинальными — жить все равно было негде. С момента же успешного завершения операции по тройному обмену с доплатой эта форма надолго (надо надеяться) становится реальной (в терминах старой дискуссии «реализм — номинализм»). И в опоре на новую реальность — которая, видоизменяясь, станет частью всех последующих жилищных реальностей — я могу приступить к разборкам с остающимися и вновь проявляющимися сферами неопределенности.
Мы все время должны чувствовать эту вертикаль и горизонталь, ощущать, что сегодняшнее состояние нашего самоопределения является лишь ячейкой в некотором пространстве его форм. Каждый из актов самоопределения в случае неудачи может стать и последним: если мы не самоопределимся — обстоятельства сами определят нас извне таким образом, что мы можем потерять идентичность, исчезнуть. В случае же успеха целая проблемная сфера перестанет для нас «по вертикали» быть трансцендентной формой самоопределения и станет имманентной, а «по горизонтали» перестанет быть номинальной и станет реальной, — то есть, проще говоря, превратится в основу, почву, на которой будем стоять мы или наши потомки в дальнейшем процессе самоопределения.
Итак, самоопределение приходится рассматривать как некий сложноорганизованный, перманентный процесс, состоящий из множества творческих актов. На первый взгляд, он может вызвать аналогию с грустным афоризмом Станислава Ежи Леца: «Ну хорошо, ты пробил стенку лбом. А что ты будешь делать в соседней камере?»
Но дело в том, что сама архитектура здания тюрьмы, на которую намекает Лец, до известной степени познаваема, — а это означает принципиальную возможность выстраивать стратегию самоопределения.
Указанные вертикаль и горизонталь задают пространство самоопределения, в котором диагональ образует последовательность некоторых базовых его форм. Одновременно эта диагональ может играть роль волшебного зеркала, отражающего и преобразующего исторические формы — в логические и наоборот. Это одна из центральных идей наших с Виктором Криворотовым работ, частично опубликованных в книге «После коммунизма». Так, черпаемые из культуры знания об исторической последовательности форм деятельности позволяют логически и структурно упорядочить множество форм сосуществующих; в свою очередь зеркальное опрокидывание классификации и систематизации существующих форм на историческую ось дает возможность совершенно по-новому подойти к проблеме «будущего». Подразумевается, конечно, не его «предсказание» (понятие предсказания относится к сфере природных форм движения), —возможность оказывать на него сознательное формирующее воздействие.
Речь, как уже было сказано, идет о выстраивании стратегии самоопределения. На этот вопрос в основном и сориентировано все дальнейшее изложение.
Этажи социальной самоидентификации: вещный, субъектный, идеологический. Слои самоопределения: социальный, экзистенциальный, трансперсональный. Пространства самоопределения: божественное, человеческое, природное.
Теперь я назову некоторые все более широкие пласты пространства самоопределения с целью дать почувствовать, что в культуре имеются некоторые общие представления о ступеньках, структурах, этажах, существующих в этом универсуме.
Сначала — об этажах социальной самоидентификации.
Что значит, к примеру (чтобы не зацикливаться только на «русском»), быть этруском, т.е. лицом этрусской национальности? Я — этруск, если:
1) мои родители и родственники — все сплошь этруски, о чем имеется свидетельство на родовой мраморной стеле, или это точно помнит жрец племени;
2) я веду себя по отношению к соплеменникам, как этруск — ношу соответствующую одежду, живу в жилище установленных размеров и формы и регулярно совершаю предписанные ритуалы (с этой точки зрения, неважно, кем были мои предки);
3) я исповедую «этрусскую идею», у меня имеется некий сознательный образ того, что значит быть этруском, и я ему следую; данный образ может входить с противоречие с тем, что окружающие думают по поводу происхождения и обязательного поведения этруска; я могу ломать стандарты исходя из своего собственного представления, что такое этрусская идея, и противопоставлять себя закосневшему этрусскому обществу.
Это три разных этажа. Конечно, они сосуществуют. На передний план могут выступать и нижний (вещный), и средний (субъектный), и верхний (идеологический) этажи. Но все они являются социальными.
Далее. Помимо социального измерения самоопределения, включающего названные три этажа, можно указать еще два — экзистенциальное и трансперсональное.
В неопубликованном тексте Сергея Кортунова, который он мне любезно дал прочесть, есть упоминание не читанной мною книги И. Мамлеева, где автор говорит, насколько я понял, что у русской идеи есть и космическое измерение, что она не обязана замыкаться на земные реалии. Эта мысль может показаться страшно смелой, однако мне представляется достаточно очевидной, чтобы в этот вопрос не вдаваться. В том же смысле, в каком у психики каждого человека есть кроме социального измерения (там, где он мыслит в понятиях и сознает) еще и измерения экзистенциальное и трансперсональное, — в том же смысле, конечно, их не может не быть у самоопределения человека как русского.
Экзистенциальное измерение дано человеку не в сознании, а в откровении. Оно не выражается в словах (не вербализуется), но это огромный пласт реальности. Его проблематика — ограниченность и конечность всех форм человеческого бытия, реальность рождения и смерти.
Трансперсональное измерение также дано каждому человеку, даже если он не принимал дозы ЛСД и не пробивал границу своего сверхсознательного иными искусственными средствами. Оно дано в актах творчества, которые осуществляет каждый человек.
Наконец, целостный универсум самоопределения помимо человеческого пространства (с его социальным, экзистенциальным и трансперсональным измерениями) включает еще два: божественное и природное.
Проекциями самоопределения на два эти пространства являются соответственно саморазвитие и самодвижение.
Все мною сказанное, в принципе, понималось многими людьми и в европейской культуре, и в русской. Нашим поколением эта способность в значительной степени утеряна. Нынешняя проблемная ситуация, однако, настоятельно требует от нас элементарного взаимопонимания — хотя бы на образном уровне — относительно устройства того монолита, частью которого будет русское самоопределение. Поэтому сказанное мною здесь — не предмет для дискуссии, а как бы обмен знаками, обозначение пространства, где нам предстоит искать свое самоопределение.