Его звали Батя
Портрет партизана Великой Отечественной войны В. С. Тимачёва.
С картины И. А. Серебряного
Покачивание легенд
Такую науку как историю мы с вами чаще знаем в форме легенд. Да-да, не только школьные учебники, но и увесистые научные труды изобилуют ими. И вот мне, чтобы, чтобы рассказать о судьбе одного человека, придётся хотя бы пошатнуть две исторические легенды. Впрочем, имею право: он сам был легендой.
Во-первых, нам придётся признать, что партизанское движение это не совсем знаменитая толстовская «дубина народной войны». Если говорить об Отечественной войне 1812-1813 г.г. то даже поверхностные исследования показывают, что, во-первых, французскую армию изгнала из России русская армия под умелым руководством князя М. И. Голенищева-Кутузова. Большую роль в военных действиях против отступающей армии Наполеона сыграли мобильные части и подразделения казаков под управлением атамана Матвея Ивановича Платова. Некоторую роль сыграли, собственно, «партизанские отряды» под руководством Фигнера, Сеславского, Давыдова и пр. Вот тут отметим, что это были войсковые части и подразделения, укомплектованные кадровыми военными и управляемые офицерами, поддерживающими постоянную связь с действующей армией. «Народная» же война заключалась преимущественно в том, что крестьяне давали посильный отпор фуражирным отрядам Наполеона. Итак, уже в 1812 – 13 годах партизанский отряд – действующее сравнительно автономно воинское подразделение, подчиняющееся центру.
Вот и в Великую Отечественную войну. Советская власть, отступая, оставляла в городах партийных и военных работников, способных организовать сопротивление врагу в его тылу. А если оставить хотя бы ячейку комсостава не удавалось, то её забрасывали в нужный регион.
Это, знаете, где-то в дебрях Амазонки всё ещё возможна «народная война». Если племя X ссорится с племенем Y, то в бой идут все мужчины обоих племён. У каждого есть дубина, каждый из них и охотник и воин.
Но в Европе XX-го века самое наиничтожное воинское подразделение характеризуется:
1. Наличием современного, пусть лёгкого вооружения;
2. Обучением личного состава владением оружием;
3. Управлением.
Вот и советские партизанские отряды были выстроены по примерно одной схеме. Ядро – сотня – две профессиональных военных с подготовкой, которую сегодня назвали бы спецназовской. Во главе отряда командование – командир, замполит, штаб. Отряд располагает агентурной сетью в ключевых населённых пунктах, а также опирается на сочувствующих – крестьян, оказывающих партизанам хотя бы продуктовую поддержку.
Ведь не было же так: собрались деревенские мужики, и решают – а давайте-ка попартизаним! Нет. Серьёзное сопротивление врагу возможно было только при наличии оружия, подготовки, командования, связи с Центром.
Вот одну легенду я пошатнул. Вернее, постарался рассказать хоть в общих чертах, как было на самом деле.
В другом случае я не собираюсь практически ничего опровергать. Вся информация есть в открытых источниках. Но некоторые акценты, на мой взгляд, расставлены не совсем точно.
Речь о блокадном Ленинграде.
Я ничего не скажу о «Дороге Жизни» - безусловно, это была главная артерия, связывающая Ленинград с Большой Землёй.
Но часто в перечислении источников питания и боепитания блокадного города мне приходилось читать кое-что малореальное. Например, вслед за «Дорогой Жизни» исследователи ставили воздушное сообщение с городом. Но мы помним, как в подобных условиях Гитлер пытался наладить воздушное сообщение с армией Паулюса. И что-то у него не сложилось. Думаю, что и воздушное сообщение с Ленинградом в условиях превосходства Люфтваффе, было скорее номинальным.
Реже вспоминают, что в 1942-м году по дну Ладоги были проложены трубопровод, электрокабель и кабель связи, хотя это много серьезнее перелётов отдельных самолётов, которые, к тому же в те времена сильно зависели от погодных условий.
И уж вовсе редко-редко упоминают о питании города силами партизанских краёв области. Мне это представляется несправедливым. Вересаев в своих воспоминаниях рассказывает, что в блокадном городе, лишь едва веснело, на каждом пятачке, свободном от асфальта, жители сеяли кто что мог, чаще, конечно, картошку.
А мы говорим об обозах, собранных с немалых территорий, контролируемых партизанами. Неужто это столь малая лепта? Неужто она давалась малой кровью? Почему об этом нигде не упоминается?
Рождение легенды
В 1906-м году в деревне Красивая Меча на берегу реки Красивая меча, до которой когда-то Дмитрий Донской гнал остатки битой мамаевой орды, родился мальчик Володя Тимачёв. Очень многое в судьбе этого мальчика сложилось невероятно сходно с судьбами других мальчиков, родившихся примерно в это время. Но что-то было в Володе такое, что в 32 года его называли Батей все, хотя дети его тогда были малолетни, называли Батей до конца дней, и тысячи людей запомнили его под именем Батя. Пожалуй, такое случается не с каждым.
До 1925-го года был он простым землепашцем на своей родной земле. Но парень явно отличался умом: в 1918-м он закончил двухклассное Министерское народное училище; в 1925-м мы видим его уже в Москве слесарем, а после соответствующей подготовки – ковочным инструктором в воинской части. Рослый голубоглазый кузнец гнул рукой подковы, жонглировал двухпудовыми гирями. Это, конечно, относится не к уму, а к силе. Но я отмечу, что этот громадной силы молодой мужик обладал таким характером, что не мог обидеть и мухи.
К 29-му году Владимир оканчивает Военный ветеринарный техникум, насколько я могу судить, тоже по кузнечной специальности. А далее он оказывается востребован на различных руководящих должностях, высшей из которых оказывается его предвоенная служба директором подмосковной фабрики «Красхимчистка». Не сказать – высокая должность, но и не скажем, что на такие должности большевики брали людей только по блату. Честность – вот был весь блат Владимира Тимачёва.
Как у настоящего мужчины у Владимира Сергеевича складывается и личная жизнь. В Москве он встречает красавицу украинку Лидию, просватанною латышскому стрелку из гарнизона Кремля. (О! Престижный брак!)
- Будешь моей, говорит Владимир и ждёт.
И впрямь, заманчивый кремлёвский брак оказывается недолгим. Это потом уже, в 35-м, явно из-за прихотей Лидии, Владимир снова остаётся один. Но настоящий мужчина умеет ждать. Не проходит и года, как Лидия снова возвращается к нему. Примерно тогда рождается и Виктор – первенец и наследник. Мальчик не пощёл в отца силой, но унаследовал редкое доброе сердце…
Здесь мы видим, наверное, самую раннюю фотографию Бати. Русская мощь и русское спокойствие. Всё это и тогда одновременно можно было увидеть не в каждом человеке.
А в 37-м рождается дочь Наталья. Теперь эта пара из липецкого землепашца и редкой украинской красавицы будет неразделима всю жизнь, Она будет ждать его всю войну, примет инвалидом, и останется с ним до смерти.
Рассматриваю одну странную фотографию… На обороте она датирована 1940-м годом. Но согласно послужному списку, Батя тогда находился в запасе. В запас он ушёл в звании младшего политрука. А здесь на петлицах – четыре «кубаря» - старший лейтенант, форма поношенная в отличии от его соседа слева (неизвестен), род службы неясен. Фото чёрно-белое.
И рождаются у меня неподтверждённые мысли о спецсборах, где готовили способного политрука к особым заданиям…
Легенда о Бате
Чёрная черта, перечеркнувшая жизнь моей Родины, застаёт семью разбросанной. Отец, Владимир Сергеевич – на службе, в подмосковном Пушкине, тёща с дочерью – на отдыхе в Одессе, Витя – в пионерлагере. Жена – в Москве.
Владимира Сергеевича мобилизуют уже 7-го июля. Тёща и дочь под бомбёжками покидают Одессу, и оказывавются в эвакуации в Татарской республике, где соединяются с Лидией Ивановной. Шестилетний Витя остаётся в покинутом персоналом лагере, покуда его оттуда не забрала старшая сестра Владимира Сергеевича Матрёна. Забрала в Тульскую губернию, где мальчик оказался под оккупацией.
Владимир Сергеевич включается в ход войны практически молниеносно. Со дня мобилизации – он комиссар транспортного батальона. Но, судя по всему, ещё до войны его готовили не к такого рода заданиям.
Все четверо братьев Владимира тоже уходят на фронт. Не вернётся один – Михаил…
По мягкой, земледельной России пошло кованое железо. Железо вклинилось вглубь Украйны, быстро дошло до сердца – Москвы, в считанные недели охватило мощный морской город Ленинград. Железа вообще в России было много меньше, чем в кованой Европе. И европейское железо легко отрезало ломти России, как это было предусмотрено планом «Барбаросса».
Но в России было выковано другое железо, такое, ударяясь о которое крошится самая легированная броня. Люди. И вот эти люди вышли биться против вражьего железа.
И уже 9-го июля 1941-гоо года Владимир Сергеевич оказывается в тылу врага под осаждённым Ленинградом. И тогда в городе становится известным имя Батя.
«Батя» - нередкое прозвище на полях войны. Так часто называют воина, который заметно старше основного призывного возраста. В самом деле, на начало Войны Владимиру Тимачёву почти 35.
Но не к каждому «прилипнет» такое прозвище. Нужно не одним возрастом, а опытом, умом, отвагой быть старше.
Я внимательно рассматриваю задокументированный боевой путь Бати. И нигде он не стоит первым: он либо комиссар отряда, либо помощник командира. Видимо, так было нужно: командир руководит более-менее широкими боевыми действиями. А кто приведёт в голодающий город обоз? Скорее всего комиссар (если это боевой комиссар), либо помощник, заместитель.
Дочь, Наталья Владимировна, утверждает, что с отцом невозможно было пройти по послевоенному Ленинграду. «Батя идёт! Смотрите, Батя идёт!» - только и было слышно.
Эта легенда проверена на встрече со старой слепой (ныне покойной) блокадницей.
- Батя? – спросила она. – Да мы все ему в ноги кланялись, когда он обозы приводил…
И столь значимый тогда художник Исаак Александрович Серебряный, пишет не групповой, а личный портрет всего лишь лейтенанта. И это неспроста.
Фото партизана
А фотографий того времени нет. Вот какие фотографии полагались партизанам.
Впервые Батю ранило в июне 42-го. Пуля прошила икры ног. Я вижу этот бой. Немцы окружают партизанский лес, и ни тыла у тебя, ни фланга. Люди уходят вглубь чащи, на привычные позиции. А кто-то их прикрывает. Немец уже повсюду. Бьёт с фланга, а то, и с тыла. Батя, привалившись к старой раскидистой берёзе, даёт короткими. И вдруг откуда-то сбоку шальная очередь прорвавшегося фрица…
Хорошо – есть свои, они не оставят. Батю оттащили, перевязали, доставили в санбат…
Но вот бой пожёстче. Середина 43-го. Тут уж думаю, фрицы понимают, откуда в блокадном городе неучтённые продприпасы. У немца ведь всё подсчитано.
Идёт бой за партизанский край. Уж теперь фриц прекрасно сознаёт, что такое сотня-две партизан. Уж ясно, что не бородатые мужики с вилами перед тобой, а матёрые спецназовцы. Немцы подгоняют миномётную роту. А у нас-то задача – быстро собрать урожай, да и руки в ноги. Следовательно, инженерных коммуникаций нет. И от фашистской мины – одно тебе укрытие – Русская земля так, как она есть.
Разрыв, - и Бате полголовы усеивает осколками.
Но опять же рядом свои. Бинтуют кровавую голову, Санчасть, потом Большая Земля, Питер, а там даже и Москва.
Лучшие врачи оперируют Батю. Но всех осколков и они вынуть не могут. У Бати начинаются эпилептические припадки.
Всё. Инвалид. Калека. Нет. До середины 44-го – снова тыл, партизанские края, спецназ.
А они хотели победить такой народ…
После снятия блокады и того излечения, которое было возможно, он служит то там, то тут на нестроевых должностях. Потом работает. Работает хоть кем-то хоть где-то до конца своих дней. Несколько лет принципиально отказывается от пенсии: «Я не за деньги кровь проливал!» На пенсии настояла семья, оказавшаяся в бедственном положении.
Самые страшные раны получает солдат не на войне. После. Вспомните Исаковского.
Батя (слева) у гроба сына
После войны семья переезжает в Гатчину, и туда же мать Бати Аксинья привозит измождённого десятилетнего Витю. Умирать. Сын, первенец, наследник умирает на руках отца. Вы можете сравнить Батю 1943-го года – бравого бойца, презиравшего саму встречу с врагом, и Батю 1945-го у гроба сына. Я не видел человека, более тяжело раненного.
Но в том же 45-м родилась вторая дочь – Татьяна – красавица, умница и чистое золото. Она первой и вышла замуж, и первой в 1966-м родила Бате внучку Алину.
Время от времени к Бате заходят однополчане, а то и просто фронтовики. Все битые войной, все инвалиды, или просто люди с надломленной психикой. Наркомовские 100 граммов для них – чрезмерная доза. И развязываются языки. И тут повзрослевшая уже Наталья узнаёт, что же такое страшно. Где страшно на войне.
Когда-то я читал мемуары боевого лётчика-истребителя. Его работа была и страшна и трудна. И с этим не поспоришь. Но вот лётчик совершает вынужденную посадку в расположении наших частей. И на несколько дней вливается в боевую работу пехоты.
- Я думал, у нас страшно, - говорит он после этого. - В окопе пехоты намного страшнее!
Но принявшие хмельку старые бойцы рассказывают ещё более страшные вещи.
Разведка. Двое. Донесение получено, но разведчиков преследуют. Одного ранят. В кино, конечно, здоровый донесёт к своим и раненого друга, и донесение. Но на войне не так. С раненым безусловно настигнут. Донести его немыслимо. И оставаться ему нельзя. Плен. Пытки. Кто может дать гарантию хотя бы самому себе, что выдержит пытки?
У партизан, у разведчиков сложился краткий ритуал прощания. Раненый передавал уцелевшему документы и оружие. Чтобы не остаться без вести пропавшему, чтобы семья получала продаттестат. Обнялись, поцеловались… Как-то и тогда не принято было кончать человеку с собой. Это дело друга, если он – друг.
Выстрел.
Так надо. От доставленного в срок разведдонесения зависят жизни сотен, тысячей людей.
Но кто пережил такое, что будет видеть от ночи к ночи?
А вот одно из заданий Бати.
В мемуарах маршала Россковского упоминается один фрагмент. Армии приказано наступать, но живой силы для серьёзного наступления маловато. В то же время оперативная разведка сообщает о наличии лагерей советских военнопленных в непосредственной близости к фронту. Решительный маршал первым делом танковыми рейдами освобождает лагеря, ставит в строй освобождённых, и тогда, получив усиление в живой силе продолжает наступление.
И вот подобная задача стоит перед партизанами: освободить лагерь советских военнопленных. Но о танковом рейде не приходится и думать, врагу противостоит всего несколько десятков спецназовцев. Операция возможна только в том случае, если действия пленных будут скоординированы с действиями спецназа. Способ передать сведения – только один – кто-то из спецназа должен сдаться в плен, оказаться в лагере и провести там нужную работу.
Я прикидывал риски, на которые шёл, выполнявший задание.
• В плен могут не взять, а пристрелить на месте.
• Могут отправить в другой лагерь.
• В том, другом лагере могут опознать. Пытки и смерть.
• Если попасть в нужный лагерь, тоже могут опознать.
• Если начать вести работу с пленными, об этом может узнать лагерное начальство.
• Во время операции в любом случае быть снаружи с автоматом, чем внутри без.
Такое задание я бы назвал «заданием семи смертей». Я много раз взвешивал, пошёл бы я сам на такое задание, или нет. Но не смог себе ответить.
Ещё один «первенец» - старший внук
Первой внучкой Бати была Алина, сейчас она мать троих детей. Сын Татьяны, Сергей, воспитывает двоих детей. Эмигрировал в Ирландию. Так что батино потомство потихоньку заполняет мир.
Завидной невестой была и Наталья – то-то долго выбирала себе жениха. Но как уж выбрала, - то всем бабонькам на зависть. Не высок должностями, но – мужик. Вот они-то и родили Бате старшего внука. А спустя пять лет – и второго.
Второй их сын, младшой, народил четверых родных детей, да ещё воспитывает одного приёмного. Несмотря на тяжкие экономические условия, содержит свой небольшой бизнес, больше на работе, чем дома.
А старший внук, которому по наследству перешли все награды и документы Бати, подкачал. Некоторое время воспитывал падчерицу (золотая девчонка! Ей уже 24!), а сам родил всего одного сына. Сын уже ознакомлен с реликвиями, должными перейти ему по наследству, но пока ещё слишком юн и несознателен, чтобы обладать ими. И, разумеется, все они пока хранятся у его отца.
Легенда уходит
После войны жена потребовала у Бати: переехать на Украину. Было выбран Львов как город перспективный: с одной стороны его массово покидали поляки, оставляя колоссальный жилфонд; с другой стороны в город ввозились целиком предприятия. И вот в этом городе Батя как ветеран оказался в комиссии по распределению жилфонда. В отношении себя он поступил только так, как мог поступить только он – взял для своей семьи из 4-х человек однокомнатную квартиру без удобств. Что такое «без удобств» поясняю. Вода – на улице в колонке, ванны нет, туалет общий на общем балконе в торце. Не отапливается. А в городе было полно пустых квартир «люкс» и «полулюкс». Что это были за квартиры, я объяснять не буду.
И в этой квартире, приведённые Батей, стали появляться бывшие солдаты Войны, не нашедшие себе места. Голодные, завшивленные… Они кормились, ночевали, и Батя находил им какое-никакое место в жизни. Были и увечные животные… На каждого человека Батя заводил папочку, собирал нужные справки, и что-ничто, а человеку выхлопатывал.
Государство дало Бате небольшой дачный участок на окраине города. Вскоре большую половину участка он отдал кому-то, кому, как он считал, было нужнее. На нашей делянке осталась непонятно откуда взявшаяся будка, да клочок земли вокруг неё. Но вскоре Батя разделил и этот участок, причём вместе с будкой. Кому-то ещё было нужно помочь.
Но когда в квартире появился я, жить там стало невозможно. Я всё время болел, не спал ночами и кричал. Тут уж подключилась вся родня, и дед получил то, что ему полагалось – трёшку в хрущёвке. Вот на это время и приходятся все мои воспоминания о деде. У него под одеялом было очень уютно. Он искалывал мои щёки своей бородой до пунцовости. От него пахло чем-то мужицким, военным, загадочным…
В последние годы жизни он служил кладовщиком на складе какого-то списанного военного оборудования. И до конца дней у него заводились папки на тех, кому надо помочь.
Иногда дед приносил мне что-то списанное со склада. В зимнем лётном шлемофоне уже отходил даже мой сын. Вырос. А последним подарком деда был какой-то очень мощный магнит, вероятно от большого динамика. Я не расставался с ним. И в детском саду, когда нас, построив попарно, вели куда-то по переулку, магнит интересовал меня больше, чем хлопоты чьей-то активной мамаши. И полетел мой магнит в кустарник стадиона «Спартак».
До поздних сумерек мы с отцом и матерью искали его, но не нашли. И на другой день искали, и на третий.
В последний год жизни
Когда я стал старше, я научился прощать обиды. И тяжёлые обиды. Но выброшенный раздражённой рукой последний подарок деда я так до сих пор и не простил.
В конце 1971-го у деда внезапно открылись старые раны на ногах, и стали выходить осколки из развороченного виска. Всё большее время дед стал проводить в больницах. В декабре 72-го вышли ещё 2 осколка, но один пошёл вглубь, в мозг. Неделю Батя был без сознания, а в ночь с 5-го на 6-е декабря его не стало. Крепко, долговечно немецкое железо. Долго оно летит за нашими бойцами и достаёт их.
Эх, дед, как же мне тебя не хватало, как же ты нужен был мне! 66 – не срок, ещё бы лет 10 – 15! И был бы я воспитан по-другому, и не напорол, может быть, всех своих ошибок.
Но ты слышишь, дед, Батя? Пусть из меня вышел плохой солдат. А война сейчас идёт не менее страшная, чем тогда. По всей России, не умолкая, шуршат могильные лопаты. Гауляйтеры и оккупанты топчут нашу землю, уничтожая нас по миллиону в год. Но я стою как умею в своём окопчике, а рядом со мной ещё горстка бойцов, проверенных, крепких. И мы будем стоять здесь до последнего солдата. И я не сделаю шагу назад – за мной твои малолетние внуки.
И наш малый участок фронта будет биться до конца. Как когда-то бился ты, Батя.
- За Победу, Батя?
- За нашу победу…
Источник: Журнал Батя